В Северном бассейне с его главным рыболовецким городом Мурманском в сравнении с Дальневосточным бассейном (с центром во Владивостоке) добывается не так уж много рыбы — всего 268 тыс. тонн против 2,864 млн тонн в 2011 году. Но 85% россиян живут в европейской части страны, и для них рыбная столица, получается, Мурманск.

Здесь, конечно, мало какой турист бывал — в отличие от европейских приморских городов, где на рыбных развалах, кажется, не продают только морского черта. Выяснилось, кстати, что рыба и с таким названием в Баренцевом море есть, а значит, по идее должна продаваться в Мурманске. В городе, от самого названия которого веет соленым ветром и криками чаек, я уже по дороге из аэропорта начал оглядываться по сторонам в поисках рыбного изобилия. "Куда же вас отвезти? — таксиста Диму запрос "показать рыбу" ставит в тупик.— У нас были магазины "Океан", "Нептун", да давно закрылись. Разве что на рыбный рынок? Только предупреждаю: рыбы в Мурманске нет".

И он был прав. Два главных рыбных рынка города оказались крошечными пятачками прилавка на четыре каждый — рыбный отдел московского "Ашана" выглядит куда богаче. Из изысков можно отметить копченого морского ерша, которого в столице не найти. Копченый палтус тоже ничего, но нет главного, чего ожидаешь от приморского прилавка,— свежевыловленной рыбы. "А что вы хотели? — развела руками одна из продавщиц.— Вся рыба к вам в Москву увозится!".

Дальнейший поход по городу показал, что отсутствуют и рыбные рестораны. Мы с фотографом отправились выяснять, как же увозят к нам в Москву рыбное богатство, недоступное мурманчанам.

Огромный торжественный баннер "Мурманский морской рыбный порт 75 лет" растянут на унылом фоне разрушающейся портовой застройки. Сходу найти на четырехкилометровом причале хоть какое-нибудь судно под разгрузкой не удалось. Наконец замечаю кран, поднимающий ящики из трюма посудины со странным названием "Хугин". "Когда-то здесь жизнь кипела — в четыре ряда у причалов стояли",— говорит матрос лет пятидесяти (представился Серегой), в камуфляжных штанах, выставивший мне трап. Собственно, и по оценкам администрации порта нынешняя ежегодная загрузка в 250 тыс. тонн составляет не больше четверти полной мощности. А рекорд по перевалке рыбы — 3,3 млн тонн — был установлен в далеком 1991 году. Может, рыбы у наших берегов Баренцева моря стало меньше? Нет, говорят, рыбы даже больше: в 1990-е мало ловили — расплодилась. Зато, по данным комитета рыбохозяйственного комплекса Мурманской области, флот добывающих судов с 2000 года сократился на 21%. Средний возраст судов — 25 лет, 80% — старше 20 лет. Пример передо мной: средний рыболовный траулер "Хугин" произведен в Норвегии в 1974 году — рыбаки, как и автомобилисты, предпочитают подержанные иномарки. Притом пошлина на их ввоз фактически заградительная: 23%. В итоге многие рыболовецкие суда, купленные российскими компаниями (и на этом основании ведущие лов под нашим флагом) за границей, никогда в отечественные порты и не заходят — как нерастаможенные. А рыбу сдают в Норвегии. Впрочем, даже суда, приписанные к Мурманску, зачастую предпочитают продать улов там же, в Норвегии, где все просто: привез, мгновенно разгрузился, получил деньги, ушел дальше. "Мы наш порт называем вражеским,— замечает Серега.— Надо оформить целый талмуд пропускных документов. Пограничники, таможенники и прочие инспекторы могут мурыжить три дня, пока рыба уже портиться не начнет, да еще докеров приходится ждать часами".

При нас "Хугин" выгружал улов, добытый за три дня,— 95 тонн трески. Это была так называемая ПБГ — "потрошеная, без головы". Как объяснил технолог судна Иван, за редким исключением разделка рыбы происходит прямо в море: как минимум отрубают голову и шкерят (потрошат). Иван демонстрирует нехитрое самодельное приспособление на палубе для ручного потрошения и, отдельно, чудо техники, напоминающее гильотину,— головоруб. После разделки ПБГ либо сразу упаковывают в ящики со льдом, где она может храниться 10-12 суток, либо тут же в судовом цехе из нее вырезают и замораживают филе. Плавники, хвосты везти нерентабельно — выбрасывают, печень, если есть возможность, тут же закручивают в банки, а нет — замораживают или тоже выбрасывают. Часть ПБГ с "Хугина" отправится в перерабатывающий цех, принадлежащий компании—владельцу судна, часть будет продана сразу.

Полюбовавшись подъемом ящиков из трюма, я занял стратегическую позицию на камбузе, где угощали ухой покупателей. "Бляха-муха, что за люди на моем камбузе? — удивился спустившийся с палубы здоровенный дядька в напоминающем тельняшку пуловере. "Вы кок?" — уточнил я. "Я старпом!" — обиделся гигант, но прогонять нас не стал.

Один из гостей камбуза, коммерческого вида мужчина, отказавшийся назвать свою компанию, сообщил, что берет "охлажденку" для московских супермаркетов, а на камбузе отдыхает, пока ее с "Хугина" грузят в рефрижератор. Он не связывается с рыбаками-"леваками", укрывающими от инспекторов часть улова,— если утрамбовать рыбу в ящики больше норматива, ее качество будет низким, объяснил мужчина. В порту мы побывали еще на двух средних траулерах — "Киеве" (построен в 1991 году) и "Санкт-Петербурге" (1992 год). Из этих выгружали ящики с готовым мороженым филе и консервы с печенью.

Экономическая картина, как ее описал Владимир, заместитель гендиректора компании, владеющей "Санкт-Петербургом", следующая. Стоимость подержанного среднего траулера в зависимости от состояния — $400-800 тыс. Сутки в море — $5-8 тыс. За 20-25 дней можно добыть 200 тонн. При цене ПБГ в порту около 90 руб./кг, получается дельта $450 тыс. с рейса. Даже если вычесть ежегодные расходы на ремонт, освидетельствование судна, налоги и т. п., прибыль кажется неплохой. Однако быстро окупить судно все равно не получится. При годовой квоте на треску, допустим, в 1 тыс. тонн можно простаивать по полгода, а связываться с добычей дешевой рыбы, поставляемой на внутренний рынок, часто себе дороже. В том и фокус, что рыбы в Мурманске по большому счету нет не потому, что ее отгрузили в Москву,— рыба идет на внешний рынок.

Перерабатывающий цех компании "Мурманские рыбопродукты", расположенный прямо в порту, был реконструирован в 2005 году и потому выделяется на общем обшарпанном фоне (по официальным данным, износ предприятий береговой переработки почти стопроцентный). Все очень чисто. В цехе две линии: автоматизированная по разделке мелкой рыбы и конвейер для ручной разделки крупной. Плюс линии заморозки. По словам заместителя гендиректора по производству Ивана Проскурякова, реконструкция здания с покупкой оборудования обошлась в €23 млн. При мощности переработки около 20 тонн исходного сырья в сутки предприятие ежемесячно выдает 200-250 тонн мороженого филе рыбы тресковых пород. На наших глазах смена из трех десятков женщин переработала на конвейере 700 кг трески. Аккуратнейшие кусочки филе, глянцевые после заморозки,— не помню я таких в московских магазинах. И это не склероз: филе уходит на экспорт: в Норвегию, Голландию, даже Бразилию. Отходы вроде костей, плавников прессуют в брикеты — пойдут на корм в зверохозяйства. Часть отходов, например плечевые кости и хребет, тоже отправляют на экспорт — европейцы этот ценный продукт сушат и продают в Африку.

На внутренний рынок идет выбракованное по внешнему виду филе трески и мелкое филе пикши. По оценкам Проскурякова, в этом году при отпускной цене филе 145-155 руб./кг рентабельность его цеха почти нулевая, а продать дороже не получается — в Европе кризис, цены на треску упали. И все же когда речь идет о партии более 20 тонн, отправлять на экспорт все равно выгоднее.